Анатолий Лукьянович Ярцев в начале 70-х работал в школе села Шульгин Лог Советского района Алтайского края.
В те же годы там проходили съемки фильма В.М. Шукшина «Печки-лавочки». Совместное решение текущих проблем, долгие разговоры по вечерам, а иной раз и споры — так и происходило общение Анатолия Лукьяновича с Василием Макаровичем, человеком большой души и невысказанной боли.
Солнце скрывалось за горизонт, когда вплотную к строению подъехала грузовая машина и водитель сказал: «Вот и школа!» Выход из учебного заведения был на главную улицу-дорогу, вдоль которой в то время располагались еще и Дом культуры и МТШ (слева). Было ли название у этой улицы-дороги, в моей памяти не сохранилось. Но помню, что зимой она была почти непроезжей – всю заносило снегом.
Когда я сошел с машины и попал на территорию школы, увидел там множество людей. Рядом со школой стоял пятистенный дом, где предстояло жить мне, слева – еще два дома, одно- и двухквартирник, в которых также жили учителя.
Наутро я пошел в школу. Позвонили из районо, сказали: «Пока директора не будет, готовьте школу к новому учебному году». Что я и сделал.
Буквально на третий день пришли ко мне домой Василий Макарович Шукшин с дядей Телехиным (так звали второго гостя). Издалека брюки Телехина непонятного цвета были похожи на вопросительный знак. Он носил длинную полосатую рубаху, подвязанную поясом из четырех толстых ниток разного цвета с кисточками на концах. На голове – кепка военной формы (кстати, в то время это было модно, еще носили шести- и восьмиклинки, особенно молодежь). Ободок кепки был темного цвета, козырек – из темной плотной материи. В правой руке Телехин держал мешок. Я сразу понял, что в нем вещи. В левой руке – трехструнная балалайка. Ее корпус был темный, а гриф настолько пошарканный, что виднелась текстура дерева. Ясно было, что хозяин балалайки играл сверху донизу и обратно.
Мы по-мужски поздоровались и представились. В разговор первым вступил Василий Макарович: «Если можно, мешок Феди упрятать бы подальше».
Я спросил у Феди, куда, он сказал – на чердак. Так и сделали. В мешке хранились его личные вещи, деньги и самое главное, как он говорил, — папиросы «Беломорканал», ленинградские. Тогда это были самые «почтенные» папиросы.
Спал Федя в школьной раздевалке. Снимался широким планом в фильме «Печки-лавочки». Со стороны Василия Макаровича чувствовалась о нем трогательная забота.
А сам Шукшин с первого взгляда показался мне умным мужиком с какой-то необыкновенной улыбкой. Лицо его светилось добротой. В разговоре чувствовались серьезность и строгость. Он был одет в серо-темную рубаху, сверху – пиджак не от костюма, длинный, как мне показалось, почти до колен, с закругленными бортами, накладными карманами по бокам и на груди, тоже серого цвета. Брюки темные, неширокие, туфли рыжеватые.
Я пригласил их войти на веранду (здесь ее называли сенями). Там стоял большой стол с огромной столешницей. По обеим сторонам от него — деревянные скамейки. Василий Макарович тут же уселся за стол и приспросил разрешения за ним работать. Я предложил более удобный вариант – комнату в доме, но он наотрез отказался. На том и согласились. Он еще добавил: «В школе мне не совсем удобно, шумно и мешают работать».
Федя был очень рад, что у нас так хорошо все сладилось. Балалайка из его рук не уходила, как я узнал потом, он и спал с ней. Когда у нас выпадало время, мы собирались втроем за этим столом и слушали «Мужские страдания», исполняемые Федей под балалайку. Прищурившись, с улыбкой, Федя всегда пел свежие частушки, которые носили воспитательно-сатирический характер.
Там, где сидел Федя, всегда был идеальный порядок.
Съемки фильма заканчивались на юге, куда Федю не взяли. Он очень переживал. Когда бригада актеров уехала, он еще долгое время ходил ко мне, даже приезжал из Маймы.
Дрова я заготовил и уложил в поленницу прямо у забора на улице. Привозил я их из Бийска толстыми чурками. Шукшин бывал у меня почти ежедневно. Как-то в середине недели прихожу на обед, а он стоит и перебирает дрова в поленнице. Я его окликнул, он повернулся, махнул мне рукой: мол, подойди сюда. И начал мне показывать, какими дровами надо топить баню: «Вот эти, свилеватые, смотри, полено имеет много сучков, ими и топи всегда баню. Они и горят дольше, и от них исходит ароматный запах, который окутывает каменку, стены и воду. В такой бане мыться одно удовольствие. В баню приходишь больным, а уходишь здоровым».
Мне подумалось: с какой осторожностью Василий Макарович подходил к обычаям старины, старался все заметить до мелочей! Жизнь, как она есть, в житейской мудрости.
Еще Шукшин поведал, что зола, полученная от дров, длительное время находившихся в воде, служит хорошей краской, давая все цвета спектра.
Бани на моей усадьбе не было, дрова и воду мы носили к соседу Василию Ивановичу Потехину. Дом и баня дедушки стояли недалеко от Катуни. Василий Макарович ходил за водой для бани на реку. «Эта вода, — говорил он, — помягче и целебная. Будем ею мыться — прибавится нам силы и здоровья».
Дом, который строился для съемок фильма «Печки-лавочки», стоял в восточной стороне на берегу Катуни, от меня рукой подать. Замысел проекта был Василия Макаровича. Две стены сделали полностью, третью — наполовину, четвертой не было совсем. Крышу покрыли прочной пленкой. Вход в дом был с севера. Внутри слева стояла большая русская печь, с южной стороны – большой стол со скамейкой, справа – деревянная кровать. В переднем углу висела икона, украшенная полотенцем.
Усадьбу и баню огородили с помощью жердей. Забивали два полутораметровых кола, между ними – маленький колышек. Все это перевязывали прутьями, между ними укладывали жерди. Почти на каждом колу висел глиняный горшок. Все это напоминало людям о далеком прошлом, о жизни предков.
Актер, который в фильме «Калина красная» сыграл отца Лиды Шукшиной, в «Печках-лавочках» исполнял роль начфина. Он и поведал мне, что подготовка к съемкам и сам фильм стоили по смете два миллиона рублей. Трудно представить, сколько бы сейчас стоил этот фильм. Обслуживающего персонала более ста человек! Дом, где велись съемки, продали совхозу «Шульгинский», потом в нем сделали контору отделения.
Мне было интересно, какое отношение Василий Макарович имел к строительству съемочной бани, которая располагалась на самом возвышенном месте, примерно в 10 – 15 метрах от берега Катуни и в 100 метрах от дома. Кстати сказать, это расстояние при строительстве бань на Руси выдерживалось беспрекословно.
По размеру баня была не очень большой. Помню, Шукшин забил четыре колышка: «Будем баньку строить здесь, по разметке забитых кольев».
Строительство велось по особым секретам того времени, которые знал Василий Макарович. Дверь открывалась в сторону Катуни, порог сделали так, что его приходилось перешагивать, высоко поднимая ноги. На юг было пробито маленькое окошко. Потолок выполнял и роль крыши. Доски потолка были уложены под большим уклоном. Два верхних ряда бревен навешаны над дверью, и чтобы войти в баню, требовалось хорошенько согнуться. Каменка была сделана по всем правилам. Крышкой для нее служило старое колесо от какой-то косилки, на нем стоял чугунный котел. Помню, Василий Макарович раздобыл его у дедушки И.В. Тупикина. Котел обложили дресвяными камнями. Топка была значительно ниже пола.
— Василий Макарович, зачем это так?
— А это чтобы пол в бане был теплым. Холодный воздух должен подниматься выше, поэтому порог высокий. Потолок шатром – воздух теплый должен быть в центре бани.
Вот такие хитрости поведал мне Шукшин.
Читатель спросит: зачем все это надо? Фильм «Печки–лавочки» — художественное произведение, все вещи, показанные Василием Макаровичем в картине, реальные. Шукшин старался их создать точно, на что уходило больше половины его времени.
Баню затопили теми дровами, про которые я писал выше. Она топилась почти целый день. Все закоптилось внутри и снаружи. Сложили ее без мха, хоть и плотно, но щели были. Вечером мы с Василием Макаровичем мылись в новой бане.
Было уже темно, когда Шукшин зашел ко мне. В этот вечер, как я помню, говорили о самом важном и нужном. Разошлись мы далеко за полночь. Много времени в разговоре уделили школе.
Мне сейчас трудно сказать, как нас свела судьба с Василием Макаровичем, но ясно одно: места, где снимался фильм, были ему знакомы, он любил эти села, расположенные вдоль Чуйского тракта и берегов Катуни. Поэтому и пал его выбор на Шульгин Лог, уникальный по своей красоте уголок.
Я тогда получил приглашение на работу из Советского района. До этого трудился в Новопокровской восьмилетней школе Быстроистокского района. Замечательный там был коллектив учителей! Возглавляла его молодая, грамотная, энергичная Зоя Андрияновна Баклыкова.
Этот район был тогда одним из красивейших в крае. Рабочий поселок Быстрый Исток стоял на берегу Оби. Имелись свои мелькомбинат, мебельная фабрика, сахарный завод, табачный комбинат и многое другое. Вокруг поселка росло много клюквы и брусники. Как же я любил последнюю ягоду! Вот пишу, и текут слюнки. Помню слова Зои Андрияновны: «Анатолий Лукьянович, надо остаться в школе и работать, ты нам здесь нужен».
Но, будто гонимый ветром, сложил я вещи в три машины и уехал в Советский район. Школа была для меня родным домом. Своих ребят было трое. В начальной школе мы познавали азы науки самостоятельно. Да–да! Самостоятельно! В годы войны школа стала для меня уроком жизни, самостоятельности. Мы сами воспитывали в себе любовь к труду, дисциплинированному и честному, на благо общества, откровенно говоря, к труду бесплатному. Таким и приехал я в Советский район и переступил порог Шульгинской восьмилетней, затем средней школы. Тогда и состоялась встреча с умным и нужным для меня человеком — Василием Макаровичем Шукшиным. Мне посчастливилось встретиться с тем, кто любил свой народ. Все школьные проблемы Василий Макарович видел сразу. Почти ежедневно он задавал мне один и тот же вопрос: как идут дела на работе? Я делился своими впечатлениями и трудностями.
Анатолий Ярцев
