Имя мое по-тубаларски – Чуркан, по паспорту – Татьяна Санаевна Тадыжекова. 5 июня мне исполняется восемьдесят девять лет. Родилась я в урочище Чарбай (ныне — Заимка) Чойского района. На излете жизни решила через газету «Звезда Алтая» излить душу людям, рассказать о своей нелегкой и трудной жизни.
Сейчас я живу в Паспауле, ослепла, осталась одна. Был сын Сережа, его убили в 90-е годы. Присматривает за мной племянница Валентина. Она дочь моей старшей сестры Валентины Васильевны Агаевой, которая родилась 22 января 1924 года. Нынче сестре исполнилось бы 90, но она до своего юбилея не дожила.
Сестра всю жизнь работала в колхозе, совхозе дояркой. Была передовиком и ударницей коммунистического труда Чойского района, членом партии. Имела награды и почетные грамоты. Муж ее Виктор Васильевич работал скотником в совхозе, потом — пилорамщиком в Караторбокском лесхозе, а в последние годы жизни – рабочим Паспаульского леспромхоза. Остались у них шестеро детей. Старшая дочь Светлана умерла в прошлом году. Тамара, Петр и Валентина живут со своими семьями в Паспауле, а Наташа и Надежда – в Набережных Челнах.
Виктор Васильевич и Евдокия Васильевна Агаевы
Пару слов напишу о своих родителях. У них родились 13 детей, выжили всего трое. Я была третьим ребенком. Сейчас мы вовсе остались вдвоем с братом Александром. Отец умер рано, мать – в 1966 году. Родители обвенчались в Паспаульской церкви, но мать так и не научилась креститься, как положено в православии. Она божилась необычно — ее жест больше походил на суеверный. В те времена в наших краях не было школы, поэтому осталась мама безграмотной.
Человек, видимо, устроен так: чем больше ему лет, тем чаще вспоминается далекое детство, когда все, наверное, кажется красивее, чем на самом деле, а мир – совершеннее. У нас действительно была прекрасная природа вокруг деревни. Многовековые кедры когда-то сплошной стеной подступали к Чарбаю, Караторбоку. Теперь они вырублены, даже смотреть страшно на это. Ныне не осталось даже примет, по которым можно догадаться, что когда-то в тех местах жили люди. Даже кладбища не отыскать. Тракторы своими гусеницами стерли с лица земли старые могильные холмики. Бывало, мы собирали шишки недалеко от этих мест, порой при сильном ветре они падали сами и сплошным ковром ложились на землю. Тут же расстилалась поляна черемши (калбы). В конце апреля – начале мая все ходили к подножию гор Чаптыгана, Талду и Урестея собирать это вкусное и полезное растение. Еще собирали слизун, саранку, смородину, кислицу, черемуху и так далее. Осенью все здоровые жители деревни уходили в тайгу, где находились кедрачи, чтобы заготовить орех. Весной собирали тушкин (оставшиеся с осени шишки), их потом перетирали, очищали от шелухи и употребляли в пищу. Но никогда орехом не торговали! Я сама хорошо лазила по кедрам, падала, бывало, но своего занятия не прекращала.
Ели в основном то, что сами добывали в тайге, выращивали в огороде. Делали разные запасы на зиму, особенно любили изготавливать по-тубаларски толчек. Мы держали одну корову. Чай пили травяной (из бадана) с молоком и солью. Жили небольшими аилами. Я даже не знаю, кто был основателем селений Чарбай и Караторбок, но слышала от грамотных односельчан, что Чарбай образовался в 1826 году, а Караторбок – в 1776-м. Так или нет в действительности – не уверена. Но я знаю, родственники по материнской линии рода jyc Акпашевы жили на поляне Большого и Малого Абазаса и Озолгола, а Тадыжековы по отцовскому роду jалан — в урочищах Чарбай и Урестой. Точную дату заселения русскими позабыла. Их было две семьи старообрядцев – Лошкаревы и Болотовы.
Наше жилище представляло собой полуземлянку с земляным полом. После объединения с Караторбоком и колхозом им. Жданова мы переехали из Чарбая. Сначала нас временно разместили в колхозном амбаре, зимой там было очень холодно. Потом мы перебрались в юрту к вдове фронтовика. В 1947 году кое-как с помощью родственников построили избушку. В этой деревне не было электричества. Ложились спать как только темнело, берегли керосин, достать который было почти невозможно, а вставали на рассвете. Все жили в одном доме одной большой семьей. Из села в село в основном добирались пешком, те, кто имел лошадей, ездили верхом.
Из одежды у меня было одно только платье, обувь из выделанной кожи, а вместо носков ноги я обертывала сухой травой.
Вспоминаются также времена репрессий, 30-е годы прошлого столетия. Из наших сел были арестованы безвинные неграмотные люди. Точное число жертв неизвестно. Но знаю, в числе арестованных и высланных «врагов народа» были и мои родственники. Это Сакпа Тадыжеков, отправленный в ссылку на 20 лет, Анчи Тадыжеков, осужденный на пять лет. Кундый Тадыжеков, председатель сельхозартели им. Крупской, был лишен свободы на три года, погиб на войне, Петр Иванович Тадыжеков — расстрелян, Савелий Андреевич Тадыжеков — осужден на десять лет, Спиридон Иванович Тадыжеков — расстрелян, Сузап Анчинович Тадыжеков — отправлен в ссылку на пять лет, и другие.
Не утихает боль утрат. В годы войны многих моих родственников призвали на фронт. Живыми с орденами и медалями вернулись Адыйок Дядькович и Петрован Борчинович Акпашевы (пришел без одной ноги). В 1949-м демобилизовался фронтовик Александр Макарович Акпашев, награжденный орденами Славы первой и второй степени, орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией». Он умер в прошлом году в Турочаке. Надо сказать, с войны вернулись немногие. Сложили свою голову в Сталинградской битве Торкомой Васильевич Акпашев, погиб на фронте Абдул Дядькович Акпашев.
Нелегко было нам, труженикам колхоза: приходилось с утра до позднего вечера работать в поле. Как известно, в 1941 году была введена трудовая повинность для выполнения сельскохозяйственных работ. Мать, старшая сестра и я сеяли рожь, овес, гречиху, просо, кукурузу, хотя климатические условия не позволяли хлебам вызревать. Колхоз отправлял меня и сестру на заготовку дров. В фонд обороны сдавали шкуры скота. За работу в колхозе начисляли только трудодни, а денег не давали. В 1947 году, когда в стране проводилась денежная реформа, у нас для обмена оказался накопленным всего один рубль. В послевоенный период колхоз продолжал доводить план сенозаготовки. Каждому трудоспособному человеку предлагалось скосить 40 — 60 соток, о тракторах тогда и речи не шло. Однако мы всегда перевыполняли план.
Сегодня, когда мною пройдены все перевалы жизни, оглядываюсь и оцениваю, что было хорошего и плохого, и делаю вывод: свою жизнь прожила не зря. Отдала я ее без остатка труду, и пусть была она незаметной и незвездной, прожила ее просто, как все, по совести.
Записала Валентина Викторовна Алтайчинова,
село Паспаул Чойского района
