Давно это было. В марте 1949 года меня вызвал к себе первый секретарь Горно-Алтайского обкома ВЛКСМ П.Л. Казанцев. Подобные вызовы в горком комсомола были частыми, но чтобы в обком, да ещё к самому Казанцеву! Что-то не припомню… Пока шёл, перебрал все свои возможные грехи, хотя, честно сказать, больших грехов и не было. А вызов оказался судьбоносным. Павел Лукич предложил мне поработать инструктором обкома комсомола в организационном отделе, а затем в Кош-Агачском райкоме комсомола. В те годы отказываться от таких предложений было не принято. Тем более Павел Лукич назвал моё назначение на работу комсомольским поручением. Скрепя сердце, я согласился, хотя мечтал после окончания рабфака поступить в лётное училище. Мой старший брат Александр учился в лётной спецшколе ВВС, которая дислоцировалась в Горно-Алтайске, тогда — Ойрот-Туре.
Спецшколу перевели из Ленинграда в наш город в годы войны. Мой брат учился вместе со знаменитым актёром и режиссёром Леонидом Быковым, снявшим фильм «В бой идут одни старики», и у них была тесная дружба. Саша завещал небо мне, потому что он не стал лётчиком по ряду объективных причин. Так вот: я грезил небом. Оно и сегодня мне снится. Одним словом, я болел небом. А тут работа в комсомоле, надо ехать в отдалённый Кош-Агач. О нём я знал. Там когда-то служили в пограничных войсках два маминых брата. Один погиб на Бугузунской заставе, другой жил в райцентре. Мои доводы, что хотелось бы окончить учёбу, члены бюро обкома не приняли во внимание и сказали: рабфак закончишь экстерном. Пришлось согласиться.
В июне бюро Кош-Агачского райкома ВЛКСМ утвердило меня на должность заведующего организационным и кадровым отделом райкома.
Другого студента нацрабфака, Михаила Алтайчинова, известного биографа великого сказителя Улагашева, направили в распоряжение Тувинского обкома комсомола, где он продолжительное время работал первым секретарём райкома ВЛКСМ одного из районов республики.
Аппарат райкома комсомола был небольшим — всего четыре человека. Первый секретарь Михаил Маркович Монголов, фронтовик, вторым и заведующим отделом пропаганды и агитации был Киноят Тинибаев, я — заворгом, и Эльвира Семёнова — зав-учётом.
Присматриваться времени не было. Сразу же пришлось выезжать в колхозы на сенокос и организовывать комсомольско-молодёжные звенья.
Мы ходили пешком, транспорта не было. Возьмёшь с собой краюху хлеба и бутылку молока, иной раз — и налегке, и идёшь в «Кызыл-Мааны», до которого 60 км. Колхоз находился в селе Бельтир.
Тогда вышло постановление ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР «О трёхлетнем плане восстановления животноводства», и комсомол включился в эту работу.
Первой моей командировкой была поездка в колхоз «Путь к социализму» в Кокоре. Единственную лошадь мы передали Онгудайскому райкому комсомола, а себе купили велосипед. Не знаю, кто как, а я этот вид транспорта не любил и ездить на нём не умел.
Так как я был новым работником, председатель райисполкома Яков Яйтынович Турдубаев даже дал мне свою лошадь. Потом мне давал свою лошадь Михаил Порфирьевич Щербаков.
Секретарём комитета комсомола колхоза работал Иван Иванович Кыстаев, направленный партией на должность счетовода колхоза. Мы организовали три комсомольско-молодёжных звена по заготовке кормов. Травостой в Чуйской степи низкий. Сенокосная трава достигает 7 — 10 см, на поливных землях – 15 см. С 1 га накашивают 80 – 100 кг. Работали вручную. Мы с Кыстаевым тоже приняли участие в заготовке кормов. Весь день машешь литовкой, а накашиваешь полцентнера поедаемой массы. Обидно, но что сделаешь… Работали от темна до темна. Организовывали соцсоревнование среди звеньев и бригад. Выпускали боевые листки, стенгазеты, лозунги. Каждый вечер в звеньях подводили итоги.
Результаты бригад и звеньев подытоживали раз в пять дней. Делалось это шумно: спорили, иной раз перемеряли скошенное. И всё это глубокой ночью при луне.
Только рассвет — все на работе. В дневную жару отдыхали. Это был очень правильный распорядок дня. Однажды после подведения итогов победители устроили танцы под гармонику. Гармонистом был Машта Баданов. Он играл только на одних басах, а нам казалось, издававшиеся звуки похожи на вальсы Штрауса или модные в то время «Амурские волны».
Присутствовший на подведении итогов председатель правления колхоза Диргал Саланханов, инвалид войны, возмутился. Посмотрел на свои карманные часы (по-моему, только у него в колхозе были часы — трофейные), сказал: «Парни и девушки, пора спать, а если не хотите спать, то идите домечите ту скирду, которую не закончили наши шефы. Как бы дождь не пошёл». Кто-то из озорников крикнул: «Ура! Давай сюда шефов, хватит им спать!» Другие: «Даёшь нам скирду и в придачу шефов». Были и другие пожелания, невоспроизводимые для печати, но не злые, говорилось всё в шутку. Были и недовольные, но и их охватил всеобщий азарт, и они перестали ворчать.
Недавние строгие контролеры, подводившие итоги соцсоревнования, возглавили работы по завершению незаконченной скирды. И никто не обмолвился и словом, что не выспимся, просто работали. Часок поспав, взяли косы — и на косьбу. Хитёр же был фронтовик-коммунист Саланханов. Умел зажечь сердца молодёжи, очень умел! Под стать ему был и Иван Кыстаев, славный вожак молодёжи.
Комсомольско-молодёжные звенья возглавили секретарь комитета комсомола Иван Кыстаев, Улупсын Чичинов, зав. овцетоварной фермой, и Сарандай Камзабаев, зав. избой-читальней (так тогда назывались клубы).
Запомнилась поездка в высокогорное село Джазатор.
От Кош-Агача до него 150 км. На машине Курайской ГРЭ я доехал до 52-го километра — это перевалочная база ГРЭ. От него до Джазатора ещё почти сотня. Я понадеялся, что меня догонят машины, возившие шерсть. Поесть с собой ничего не взял. Утром наспех выпил чаю, и всё. Иду, а машин нет. Уже вечер. По пути ни одной летней чабанской стоянки, только зимние. Ночь. Забрался в кошару и заснул. Рано утром — опять в путь-дорогу. Встретилась чабанская стоянка, где меня накормили. Давали лошадь, я гордо отказался. Опять пошёл, и встретился мне мой друг водитель Лёня Бурнашев, он дал мне хлеба и конфет и «прочитал лекцию», почему пошёл один и не дождался его. Как мог, оправдывался.
Вечером случайно набрёл на комсомольско-молодёжную бригаду Мухамедкажи Берсимбаева, впоследствии председателя колхоза имени Ленина, награждённого орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Октябрьской революции и «Знак Почёта».
Мухамедкажи работал секретарём комитета комсомола и возглавлял сенокосную бригаду. Встреча была радушной. Оказывается, они меня потеряли. Связи с селом не было, помогали пограничники. Через них посылали радиограммы. Радиограмму отправили, когда я выехал, а ответа не последовало. Райком комсомола забеспокоился. Комсомольцы колхоза забили тревогу, а я явился. И явился вовремя. Они подводили итоги соцсоревнования по бригадам, и первое место заняли комсомольцы. Так что я пришёл кстати. Меня сразу пригласили на сцену. Нет, не в президиум, а чтобы строгий «полномочный» сделал доклад. Сценой была великолепная высокогорная поляна с видом на белки, с шумевшей рядом горной речушкой. Красивое место! Картина, достойная кисти Рериха или Ортонулова.
И я сделал свой самый короткий доклад, хотя порядком устал: «Ребята, спасибо за встречу. Я видел, проходя мимо, как работает другая бригада, пока вы празднуете. Пойдёмте отметим вашу победу гектаром покоса, а потом продолжим праздник». Многие приуныли. Как так? Праздник же. Председатель обещал отдых, а «полномочный секретарь» велит работать. Меня поддержал комсомольский секретарь, и мы пошли косить оставшийся клин.
Мне тоже вручили литовку. Хоть и был уставший, пришлось косить. С шутками и прибаутками мы закончили тот клинышек. Мухамедкажи сказал: мол, председатель победителям дал отдых, мы до обеда ещё поработаем, потом пойдём в другие бригады с концертом. Опять вместо отдыха до обеда работали. Кое-кто решил отдохнуть, но, увидев, как все собрались в другие бригады, не стал от них отставать. Гурьбой пошли давать концерты для побеждённых. Пришли в бригаду. Первым делом на сцену вытащили меня и велели не только сделать доклад, но и спеть и сплясать. Пришлось делать то и то. Они записали меня в свою концертную бригаду, и даже на смотре художественной самодеятельности я выступал за них. Понятно, жюри морщилось, но ведь артисты из самого дальнего села, им помогать надо.
Неделю пробыл в этом колхозе, потом поехал в колхоз имени Куйбышева. Перебираясь вплавь через бурный Аргут, чуть не ушёл в гости к Хозяину воды. Но выплыл. Зато в село явился в пляжном одеянии, что, наверное, девушек и женщин повергло бы в шок. Благо — сенокос, в селе никого не было, все на покосе. Правда, мелюзга меня встретила настороженно. Мол, во даёт! Без штанов шагает по селу! Иронично спрашивали, где я потерял штаны. С детским восторгом сообщили: конь какого-то «полномочного» оседланный стоит у конюшни, а хозяина нет. (Раньше всех районных руководителей, приезжающих в село, называли «полномочными» — от слова «уполномоченный».)
Дело в том, что лодочника на переправе не было, а я не стал ждать и решил переплыть неширокий Аргут. Сегодня не рискнул бы, страшновато. В молодости всё было нипочём. Переплывал же я на спор Катунь, а тут Аргут. Все вещи увязал в тороки, лошадь пустил в свободное плавание, а сам поплыл следом. Лошадь переплыла реку, меня ждать не стала и ушла. Всё-таки несознательное животное оказалось. Делать нечего, пришлось идти в трусах в село. Правда, стеснялся. Хорошо, что люди отдалённого колхоза оказались очень культурными и о промахе «полномочного» никому не говорили, и даже детишки молчали. Историю я рассказал своим друзьям сам.
В то время в Джазаторе было три колхоза. Я во всех колхозах побывал. Организовывал комсомольско-молодёжные звенья на сенокосе, художественную самодеятельность, разъяснял, как оформлять боевые листки и стенгазеты. На комсомольских собраниях молодёжь принимали в комсомол.
Высоко в горах, на уровне почти 2,5 тысячи метров и в 180 км от Кош-Агача, находились два вольфрамовых рудника. Добраться до них было нелегко. В феврале 1950 года снегом завалило единственную дорогу, и как назло — в самом узком месте, объехать которое было невозможно. С одной стороны неприступная гора, с другой — километровый обрыв. Шедшие с рудника автомашины попали в снежный плен. На рудниках продукты подходили к концу. Бюро райкома партии создало оперативный штаб по оказанию помощи населению. Начальником штаба назначили председателя райисполкома Михаила Порфирьевича Щербакова. Не остался в стороне и райком комсомола. Меня направили заместителем начальника штаба, членами штаба — секретаря Калгутинской ГРП и рудника Сашу Клокова, секретаря комитета комсомола Курайской геолого-разведочной экспедиции Фёдора Ефремова, члена бюро райкома комсомола помощника начальника политотдела погранотряда по комсомолу Фёдора Малышкина.
Райком комсомола организовал ударную группу из числа комсомольцев и молодёжи села. В ночь выехали в Калгуты. Очистить дорогу от снега не представлялось возможным. Взрывать — образуется снежная лавина, которая может похоронить временный посёлок геологов. Тогда в штабе мы решили прорыть в снегу туннель. Делать это надо было очень осторожно. Снег рыхлый, ещё не слежался, может обвалиться. Ждать, пока он спрессуется, не было времени. А прорывать ни много ни мало – около ста метров. Высота снежного завала местами достигала 12 — 15 метров.
Работали при свете карбидных лампочек круглосуточно. Включали фары автомашин. Укрепляли своды пещеры. Благо, среди нас были специалисты. Погода в горах неустойчивая. Утром светит солнце, глаза радуются, к обеду разыгрывается настоящая метель. И так все дни. Мы уставали до чёртиков. Придёшь с работы и валишься на нары, как мешок. Повара и наши девочки-официантки несли еду. Между прочим, при звуке гармошки уставшие поднимали головы, а потом вставали и даже пускались в пляс. Играл на гармони, и очень виртуозно, фронтовик Федя Фалалеев.
В каждом коллективе найдётся человек, который на все беды смотрит через призму юмора. Таким у нас был радист из ГРП Тётё (Курай) секретарь комитета Федя Казанцев. Он смешил нас своими шутками, не давал хандрить и стонать. А работа была тяжёлой, нудной и противной. Вроде зачерпнёшь, а поднимешь лопату — снега нет. Только отгребёшь — налетит ветер, и начинай снова. Из туннеля снег вывозили на мешках. Их приспосабливали, как санки.
С другой стороны со снежным завалом боролась комсомольская группа во главе с Сашей Клоковым. Попавшие в плен водители тоже активно включились в борьбу со снежным драконом, как его назвал Федя Ефремов. Мы шли навстречу друг другу.
Снег мы победили. Я там же по поручению райкома комсомола вручил строителям необыкновенного туннеля почётные грамоты райкома ВЛКСМ, позднее — крайкома и обкома ВЛКСМ.
В честь одержанной победы над стихией на крутом склоне горы мы поставили каменный тур. Не знаю, сохранилось ли рукотворное создание комсомольских рук?
Много было поездок по колхозам к комсомольско-молодёжным бригадам. Вместе с чабанами я освобождал из снежного плена отару овец. Приходилось вместе с комсомольцами быть грузчиком. Обмораживались, но работали, работали и работали!
Мне было тогда 17 лет, и я был самым молодым ответственным работником комсомольских органов…
Прошли годы. Зима 1973 — 1974 годов выдалась на редкость холодной и метельной. Я работал уже секретарём парткома колхоза «Кызыл-Мааны» и был членом комитета комсомола колхоза. В декабре проводили комсомольское собрание. Вдруг влетает зав. фермой и почти кричит: «Ребята, потерялся чабан с отарой! Надо что-то делать!»
Все замолчали. Я похолодел и посмотрел на комсомольского вожака Володю Тадырова. Он спокойно сказал: «Есть предложение: комсомольское собрание прервать. Всем выехать на спасение чабана, собрание продолжить после того, как его найдём».
Все дружно поддержали. «Тогда, — продолжил Володя, — голосуйте за предложение». Крики: «Без голосования, все согласны!» — и мигом зал опустел.
К счастью, чабана нашли и прерванное собрание продолжили.
На собрании присутствовали корреспондент областной газеты «Звезда Алтая» Геннадий Кондратьев и первый секретарь райкома ВЛКСМ Николай Чеконов.
Об этом Кондратьев написал очень хорошую статью.
Так жило и работало моё поколение комсомольцев в славную советскую эпоху! Честь и слава комсомольцам великой эры социализма!
Валентин Чеконов,
член ВЛКСМ с января 1945 года.
