Вышедший Декрет Совнаркома «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (20 января 1918 года) отделил церковь от государства, школу от церкви, имущество церковных и религиозных обществ объявил народным достоянием, лишил церковь прав юридического лица. Ответственность за приходскую жизнь теперь была возложена на общину. Весь клир — духовенство — был поставлен под контроль мирян, на которых, как надеялись большевики, им будет легче воздействовать.
Теперь ни храмовые здания, построенные на пожертвования верующих, ни церковная утварь, ни книги – ничего более церкви не принадлежало. Для того чтобы продолжать совершать богослужения, церковным общинам нужно было заключать договоры, в которых оговаривалось, что прихожане общины «обязуются беречь переданное им народное достояние, принимая на себя всю ответственность за его целостность и сохранность, оплачивать все текущие расходы по содержанию храма и находящихся в нём предметов: по ремонту, отоплению, страхованию, охране, оплате долгов, налогов и местных обложений…»
В годы Гражданской войны на короткий срок положение церкви в социальном и финансовом положении в Сибири, в том числе на Алтае, было несколько облегчено. Однако это дорого стоило алтайскому духовенству впоследствии. С приходом войск большевиков часть приходских церквей была разграблена. Дело доходило даже до кровавых расправ.
31 августа 1920 года коллегией ЧК был обвинён в содействии белогвардейским бандам священник Абайской церкви Усть-Коксинского района Серебреников Потап Самойлович, его приговорили к высшей мере наказания (в 1998 году реабилитировали).
В том же году в Улале во время ложного вызова на причастие больного был убит священник Павел Сорокин.
Несколько иноков Челушманского монастыря в 1917 году основали скит на мысе Ижон. По воспоминаниям старожилов, в 1919 году проходившие по берегу озера красноармейцы набрели на скит и в надежде поживиться монастырским золотом расстреляли двоих монахов. Золота они, естественно, не нашли. Тела невинноубиенных были похоронены местными жителями, и до недавних пор могилы еще были видны на одном из уступов Ижона.
В 1920 — 1921 годах на территории Челушманского монастыря находилась трудовая коммуна. Однако судьба ее оказалась трагичной. Все коммунары были расстреляны карателями.
Товарищу Молотову для членов Политбюро
Строго секретно…Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы сможем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей.
…Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь… ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс…
…Мы можем (и поэтому должны) произвести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления…
…Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы оно не забыло этого в течение нескольких десятилетий…
…Чем большее число представителей реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…В.И. Ленин, 1921 г.
Во время голода, который свирепствовал в России после Гражданской войны, развернулась кампания по изъятию церковных ценностей – попросту говоря, шло ограбление храмов. Целью государства было уничтожение церкви.
Глава Русской православной церкви Патриарх Тихон, в свою очередь, призвал жертвовать на нужды голодающих драгоценные украшения и предметы «не священные и не имеющие богослужебного употребления». Призыв был подхвачен и имел зримые результаты. В отчёте Алтайской губернской комиссии по изъятию церковных ценностей отмечено, что в Горном Алтае «никаких недоразумений с этим нет», однако подчеркивается, что работа эта «даёт незначительные результаты», т.к. там, где «оперировало в 1919 – 1920 годах партизанское движение, церкви и молитвенные дома ценностей не имеют».
Улалинский монастырь был упразднен в самом начале 1920-х годов, насельниц обители арестовали и этапировали в Бийск. По имеющимся сведениям, многие из них погибли по дороге.
С августа 1920-го договоры на пользование церковными зданиями и имуществом были заключены со всеми общинами. Но власть хотела знать и о количестве верующих. Поэтому в январе 1921 года Горно-Алтайский уревком отправил на места циркуляр с требованием присылать сведения о церквях с указанием количества верующих, достигших 16-летнего возраста, а также о руководителях общины.
В 1929 году начинается перерегистрация церквей, которую точнее можно назвать политической процедурой государства по их закрытию. Она осуществлялась по следующей схеме: вначале проходили собрания граждан населённого пункта, высказывались пожелания об использовании здания храма – под школу или для других целей, затем решение утверждалось на районном уровне, а за этим следовало постановление облисполкома со стандартными формулировками: «…руководствуясь статьями 36 и 43 постановления ВЦИК и СНК от 8 апреля 1929 года, договор на здание с религиозным объединением … расторгнуть» или «…ликвидировать культовое здание». Аргументы для принятия таких решений были следующие: нужда в школьном или клубном помещении, несоблюдение религиозной общиной условий договора и невозможность, например, сделать капитальный ремонт здания, а также «в связи со стопроцентной коллективизацией». Листая документы, можно заметить, что многие храмы верующие пытались отстоять, но тщетно. Так, дело по перерегистрации или, вернее будет сказано, закрытию Манжерокской церкви составило целых 80 листов. Из него следует, что пришлось много «поработать» с верующими, прежде чем нужное решение было получено.
«В рамках общероссийского Союза безбожников организовать … в Ойротии и в каждом аймаке … не менее 3-4 антирелигиозных кружков».
Резолюция о развёртывании антирелигиозной пропаганды, 1929 г.
За 1929 — 1930 годы была ликвидирована основная часть храмов Горного Алтая численностью около 40.
В это же время начинается череда судов над священнослужителями и верующими.
Таскин Николай Владимирович, священник из Черги: «как священнослужитель занимался распространением контрреволюционных слухов», «чуждый элемент советской власти», в 1929- м отправлен в ссылку в Северный край на три года.
В 1933-м велось следствие по делу о повстанческой церковно-монархической организации, якобы существующей на территории Барнаульско-Бийского районов и Ойротской области. Массовые аресты фигурантов того дела прошли по всей Ойротской области и затронули алтайцев и русских, мужчин и женщин, в расцвете сил и доживших до глубокой старости.
Среди тех, кто значится в обвинительном заключении контрреволюционной церковно-монархической организации, есть священники, бывшие и настоящие, крестьяне-середняки, бывшие монахини, самой старшей из которых было 80 лет. Проживали обвиняемые в Ойрот-Туре, сёлах Александровка, Паспаул. Наказания подразумевались от трех лет ссылки (для бывших монахинь, только одна из них получила пять лет лагерей) до пяти — десяти лет исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ). Одними из первых были арестованы священники Потанин Пётр Васильевич и Чевалков Степан Иванович. По этому же делу проходил бывший потомственный священник Соколов Константин Константинович, сын архиепископа Иннокентия Соколова
Революция, Гражданская война и приход к власти большевиков всё изменили в жизни священника Константина Соколова, служившего в Онгудае. Во время боевых действий он вместе с семьёй покинул родное село, а когда вернулся, оказалось, что его дом уже занят под школу. В 1920 — 1921 годах отец Константин находился под следствием в тюрьме по обвинению в порке и расстреле онгудайских крестьян во время Гражданской войны; был оправдан. С этого момента начались его поиски в новой жизни. Иерей Константин попытался продолжить священническую службу в Турочаке, но пробыл там всего два месяца и в 1923 году вернулся на родину, в Онгудай, чтобы, как он пишет о себе, «зажить по-новому». Вначале занимался сельским хозяйством, изготовлением ульев. В 1927 году, «отмежевавшись от священства», пошёл работать в школу; в 1928-м принимал участие в образовании онгудайской сельхозкоммуны.
Последние годы своей жизни Константин Константинович Соколов вместе с семьёй прожил в маленькой деревеньке Ело Онгудайского аймака, где учительствовал и в 1932 году овдовел. Здесь и нашла его советская власть, определив бывшему священнику роль «руководителя повстанческой ячейки среди алтайцев Онгудайского аймака». В июне 1933 года его осудили на 10 лет лагерей. Находясь в Сиблаге в Кемеровской области, он был признан участником контрреволюционной организации и 12 января 1938 года расстрелян.
Старший брат Константина Соколова Иван проходил по этому же делу о «контрреволюционной повстанческой организации» и был осуждён «тройкой» ОГПУ (в апреле 1933-го) на пять лет лагерей.
Социальное происхождение и стаж «сына служителя религиозного культа» послужили причиной ареста и дальнейшего заключения в ИТЛ на пять лет для счетовода из села Ильинка Шебалинского аймака Серебрянского Петра Ивановича. Вещественными доказательствами его вины послужили изъятые у него две церковные книги, два поминальника и портрет священника.
Под пристальное внимание органов НКВД попадали и бывшие (до революции) монахини. Так, жительницу Балыкчи Улаганского аймака Теменекову Ольгу Никифоровну, бывшую воспитанницу Челушманского монастыря, обвиняли в участии в белогвардейской банде Кайгородова в годы Гражданской войны, в «пораженческой агитации за развал колхоза». Ее приговорили к высшей мере наказания.
Паршинова Дарья Семёновна из Большой Речки Чойского аймака, бывшая монахиня Улалинского монастыря, была арестована в декабре 1937 года. Опись вещей протокола обыска свидетельствует, что эта пожилая женщина как могла берегла свои православные святыни. У нее были найдены Псалтырь, Евангелие, Святцы, деревянные кресты, иконка и другое. Имущества она никакого не имела и проживала в другой семье. Д.С. Паршинову обвиняли в том, что она рассказывала женщинам о Евангелии и якобы проводила агитацию против колхозов: «читала над покойниками Псалтырь», «устраивала моления». В результате – расстрел. Теменекова О.Н. и Паршинова Д.С. были реабилитированы в 1989 году.
По материалам книги протоиерея Георгия Крейдуна «Храмы Горно-Алтайска и его окрестностей», кандидатской диссертации к.и.н. Н.В. Расовой, архивных материалов ГАС РА
