«Жив ли неистовый Самык, у которого я гостил?» — спрашивает в письме С.В. Сперанский – доктор биологических наук, биоэнергетик «из когорты ученых-дерзателей, делающих шаг за горизонт». Известен он в городах Сибири и в нашем своими замечательными лекциями, статьями о многих поэтах – М. Цветаевой, А. Кушнере и других, о художниках, в том числе о нашей землячке Марии Тогочоевой. Относительно Самыка поражает его точное попадание: неистовый – по темпераменту, по проявлению в поэзии внутренней свободы, по оригинальности мышления, нестандартности его взглядов на многое устоявшееся в нашей повседневности. Приведу выдержки из писем С.В. Сперанского, в них на Самыке в какой-то мере сфокусирована вся современная алтайская литература: «Лет двадцать тому назад поэт Илья Фоняков, который много переводил с алтайского, говорил мне примерно следующее: «Посмотрите, какой парадокс: в Союзе писателей СССР пять тысяч членов. А сколько из них настоящих? Ну, скажем, сотня – не больше. То есть два процента. А в Алтайской писательской организации — пять человек. И каждый из них – ярчайшая индивидуальность!» Продолжая мысль Фонякова, сам Сперанский пишет: «…алтайцам свойственна особая одаренность именно в гуманитарной сфере… [у них] повышенная чуткость к поэтическому слову, качество… ценнейшее… Об алтайских писателях у меня осталось впечатление умных, симпатичных людей, особенно от Паслея и Эркемена. Вот [якутская] тоже большая литература, ничем не второстепенная. Не хотелось бы думать, что алтайские писатели хуже. Тот же Паслей, например. Помню прекрасные переводы некоторых его стихотворений, сделанные Фоняковым. А ведь об уровне, принципиально достижимом, нужно судить, наверное, именно по лучшим образцам».
***
Юбилей поэта – это скорее всего коллективное подведение итогов за определенный период его жизни. У Самыка – 16 поэтических сборников, в том числе шесть изданы на русском языке. Но то что он поэт, знают все по его книгам. Читателей обычно интересует его личная жизнь, его повседневное общение с людьми: с кем дружил, кого почитал, что читал и т.п.
Когда спросили у поэта Александра Кушнера о его личной жизни, он ответил: «Человек, пишущий стихи, все рассказывает о себе в стихах». Действительно, у Паслея Самыка вся жизнь – в его произведениях, в посвящениях его родителям, детям, землякам, особенно много – своим сокурсникам, наставникам по Литературному институту, алтайским собратьям-поэтам.
В 60-е годы вышли его первые сборники стихов. Помню, меня спросили: «Какой стих вам понравился?» Ответила: «Синие лыжники» («Чанкыр чанаачылар»). До сих пор считаю, что в алтайской поэзии это лучшее посвящение поэта своей спутнице жизни. Он пишет о смысле счастья: у нас есть свои синие-синие горы, есть свое синее небо, есть свои деревья с синими снами, есть своя вселенная, свое золотое солнце, есть своя родная земля… Благоговейная любовь без громких слов выражена эмоционально-ненавязчиво рефреном слов в ступенчатой форме…
Первые сборники Самыка с необычайными по форме стихами, «схожими с изломами хребтов алтайских гор» (А. Адаров), некоторыми читателями были восприняты как снобистcкие, то есть как подражание белым стихам европейских поэтов, Маяковскому. Но Горный Алтай уже не был глухоманью, и в него энергично вторгались события планетарного масштаба. Поэту Самыку было тесно в равносложной, ритмически-благозвучной силлабике алтайского стихосложения. Жизнь шла в других, стремительных измерениях, темпераментный поэт Самык был настроен яростно жить, подобно горной реке («Жизнь и горы»). Его стихи не загонялись в благозвучное обрамление рифм, а, как туго натянутые струны, изрекали другой ритм, другую образность языка. В его стихах видится образ самого поэта, крепкого, мускулистого, дерзко и громогласно заявившего о своем космическом мироощущении.
Действительно, как и в алтайской эпической поэзии, в партитуре стихов Самыка все небесные светила и явления природы чутко реагируют на повседневность Земли. В его стихах звезды – яркие светила вдруг предстают в зловеще-кровавом окрасе, а реки – кровавыми потоками (война во Вьетнаме). Ветер, который служил поэту постоянным спутником, будто беркут, в самое сердце вонзается острыми когтями. Так воспринимается поэтом насильственная смерть юноши (поэма «Алжир»). Названия стихов, сборников приближены к космосу: «Сны Алтая», «Сердце, разбитое молнией», «Огненный марал», «Солнечный дождь» и др. Для неистового поэта вселенная предстает в двух противоборствах: мир – антимир, человек – недочеловек…
***
Который раз я держу в руках сборник П. Самыка «Дети страны Белого Сумера». Стихи для среднего и старшего школьного возраста (1986 г.). В нем три раздела: собственные стихи, стихи зарубежных писателей, стихи советских писателей. Не перестаю удивляться: в переводах Самыка представлены стихи поэтов Японии, Монголии, Афганистана, Турции, Сирии, стран Европы, Северной и Южной Америки – 32 поэта! В его же переводе – 39 поэтов бывших республик СССР — Средней Азии, Кавказа, Прибалтики и плюс русские поэты — С. Маршак, С. Михалков и другие. Всего в его переводе представлен 71 поэт. Колоссальная работа! Только ради одного этого сборника стоило бы жить!
У нас, разработчиков программ по алтайской литературе, был великий соблазн при изучении творчества Самыка включить многие стихи из этой книги, но обозначили только два стихотворения – Н. Хикмати и Бертольда Брехта. Книгу эту надо бы переиздать на хорошей бумаге с рисунками того же художника И.И. Ортонулова. Так хорошо проявлена стиховая структура каждого поэта, что ни у кого не «торчат уши» переводчика. Переводы прекрасные, великолепно читаются. Другой бы кто, издав такую книгу, звон поднял на весь мир, а Самык, как всегда, скромно молчит…
***
Памятуя слова С.С. Суразакова о том, что из алтайских поэтов к переводу эпоса способен Самык, мы привлекли его к переводу «Очи-Бола» для издания в академической двуязычной серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». В научных изданиях перевод должен быть строка в строку, то есть ни одно слово не должно остаться не проявленным. В переводах Самыка мы обнаруживаем, что это требование нарушено, он представил поэтический перевод, то есть, по его словам, не следуя буквализму, стремился передать дух содержания, чтобы перевод хорошо читался. Получилось то же самое, о чем говорил в наших спорах поэт А. Преловский — переводчик эпических текстов малочисленных народов Сибири: «Поэт тянет текст к парению духа и слова, а ученый тянет на землю, к точности». Паслей Самык стремился к высокому духу содержания, а нам нужна точность. Дело в том, что с нашего научного перевода будут переводить на другой язык, и, если мы отошли от оригинала, этот разрыв станет еще больше. С таким явлением мы встречались. Эпос «Маадай-Кара» на английский язык переведен с научного перевода С.С. Суразакова. А вот на немецкий этот же эпос переводился по поэтическому переводу А. Плитченко. В этом случае мы отказались быть консультантами, так как разрыв между немецким и алтайским текстами был явно большим, а это недопустимо.
Поэтический перевод Самыком эпоса «Очи-Бола» хранится в архиве Института алтаистики. Вероятно, будет интересно сравнить два принципа перевода — поэтического и научного (изданного). Возможно, настанут лучшие времена, когда издадут перевод поэта.
***
Паслей Самык очень начитанный человек, но не так, как иногда бывает: прочитал целую библиотеку и остался малообразованным. Начитанность его чувствуется в способах его мышления, способности оценивать явления жизни в малом и большом масштабе. Он не афиширует свою начитанность, образованность, не стремится в беседах, особенно в выступлениях, без надобности цитировать труды, например, китайских философов. С ним легко общаться, можно без боязни осуждения признаться ему, что я, например, не читала тексты религиозно-философского учения Е. Рерих, Агни-Йогу, не читала Блаватскую и т.п. Кстати, в свое время за увлечение учением Урусвати он был причислен к сектантам. Но что характерно для него: все эти наветы – снобизм, сектантство – он даже не заметил.
У нас с ним были расхождения в оценке каких-то личностей, явлений, событий. И все это он воспринимал без резких попыток настоять на своем, без спора, без стремления переубедить оппонента. И это создавало редкую в наше время благоприятную атмосферу общения. Как и все скромные люди, абсолютно лишенные тщеславия, он не ждал, не искал «ни любви, ни почести» (М. Цветаева).
З. Казагачева.
