Здравствуйте, уважаемые сотрудники газеты «Звезда Алтая»! В преддверии празднования 70-летия Победы над фашистской Германией хочу рассказать о своей маме Анне Ивановне Корчугановой (Кустышевой), благодаря которой мы выжили в войну.
Завидная невеста
Она родилась в 1898 году в семье Евгении Гавриловны и Ивана Исаковича Кустышевых. Была старшей из детей, после нее родились еще брат Костя и сестры Пана и Мотя. До революции крестьяне жили единолично, у каждой семьи была своя земля, дом, хозяйственные постройки, амбар с сусеками, куда после обмолота ссыпали зерно. Стояли рубленые постройки для коров, телят, овец, поросят, лошадей. Чуть подальше, на огородах, ставили бани, а колодцы были с «журавлями». На предбанниках хранилась конская сбруя – сёдла, хомуты, уздечки.
Так как кроме зерновых культур сеяли лён, почти в каждой семье имелись ткацкий станок – кросны, самопряха, прялки, чесалки, мялки. Кроме того, мамины родители имели швейную машинку «Зингер». Для крестьян в те годы это было целым состоянием. Наша мама умела прясть, ткать, шить, вязать кружева, вышивать, печь вкусный хлеб, сдобу. В общем, считалась хорошей невестой. Она была уже просватана за нашего будущего отца Романа Корчуганова, свадьбу хотели играть осенью. И тут вдруг маму выкрали эликманарские парни. Но отец не растерялся, поехал с двумя друзьями и забрал маму назад! Осени они ждать уже не стали – повенчались почти сразу.
Всего у мамы родилось десять детей, но медобслуживания в то время не было, выжили только последние четверо: два брата и две сестры. Когда образовался колхоз, родители работали в первой полеводческой бригаде. Так как отец был грамотный (окончил четыре класса), он руководил бригадой. Отучившись на курсах, возглавил и колхоз, но ненадолго – началась Великая Отечественная война.
Довоенное детство
Немного о том, как мы жили до войны. Денег в колхозе не давали, хотя он понемногу и развивался: строили дворы, кошары, закупали племенной скот… Колхозникам давали зерно, картофель и (если был хороший медосбор) мед. Особенно трудно приходилось женщинам: надо было не только в колхозе работать, но и дома готовить – стирать – убирать – полоть.
Летом мама отправлялась в поле рано, возвращалась поздно. Утром заводила квашню, вечером пекла хлеб. Родители уезжали, а мы с сестренкой Таней и братом Витей еще спали. Старший Вася уезжал со взрослыми в поле – ему шел девятый год. Мы в детский сад могли и не пойти – носились босые по лужам, купались в речке, «заводили» на ногах «цыпушки». Мама тогда топила баню, варила щелок из березовой золы и надраивала наши «цыпушки» — визг из бани на всю округу стоял. Отмоет, сметаной смажет — и все проходит.
Чем еще можно было заниматься дома? Играли с соседскими мальчишками-ровесниками. Помню, на полочке в стакане хранилось немного пороха, а в первой комнате под окном была длинная, от стены до стены, лавка. Кто нас научил, я уже не помню, но мы били по гвоздю молотком, в получившуюся ямку клали крупинку пороха, приставляли к ней гвоздь и снова ударяли молотком. Получался небольшой взрыв с искрами. Так мы продолжительное время «играли», пока родители не заметили, что вся лавка в ямочках, и не убрали порох.
А однажды, когда мы в очередной раз не пошли в садик, я решила сестренке Тане сделать операцию. Дело в том, что у нее над глазом был нарыв. Мама лечила народными средствами, нарыв прошел, но над глазом осталась «сосулька» из кожи, которую я и решила удалить. Взяла ножницы и отрезала ее. Пошла кровь, залила все лицо. Я достала из печки березовый уголек, размяла и стала осыпать ранку, пока кровь не остановилась. Конечно, родители поругали, но все обошлось, никаких следов над глазом не осталось. Так же лечила брату пораненный носик, но у него от уголька осталась синяя полоска.
Травница
Мама заготавливала лечебные травы, знала, как их применять, могла вылечить от заикания, эпилепсии, ячменя и других болезней. Однажды обратился к ней парень-призывник, у которого на глазу появилась сильная опухоль. Прямо в поле пришел, где мама сено убирала, так его боль мучила. Мама спустилась с зарода, вымыла руки в роднике, сняла с себя белый платок, расстелила его на земле и велела парню лечь на него здоровой стороной лица. Сама села рядом, начала молитву читать, пощелкивая пальцами возле опухоли, которая на глазах стала спадать. Всю жизнь этот парень ее потом благодарил. А за лечение мама ни с кого ничего не брала, если только кто сам что оставит. Откуда этот дар был у мамы, мы не знали. Бабушка ничем подобным не занималась.
Пальчики оближешь
Чем нас мама кормила? Пекла разные пироги — с капустой, морковью, клубникой, смородиной, ватрушки с творогом. Кроме куриного супа с лапшой варила с перловой крупой толстые щи из кислой капусты, которые мы ели со сметаной, а в пост – без сметаны. После выпечки хлеба мама ставила в печь брюкву, свеклу, тыкву. Из ржаной муки варила кулагу, заквашивала хлеб и ставила на печку около чувала побродить. Получался кисло-сладкий напиток, который нам нравился – ведь сладостей-то никаких не было. Если было немного денег, то покупали фруктово-ягодные брикеты и грызли их. Чайной заварки мы никогда не покупали, мама готовила ее сама: собирала листочки с ягодами крушины, зверобоя, все это складывала в ведерный чугун, немного смачивала, ставила в теплую печь, откуда потом шел упоительный аромат. Пахло черемухой – такой чай мы и пили.
Домашнее пиво – это особый продукт. У нас было две ведерных корчаги с отверстиями внизу. Мама в них намешивала ржаной муки и ставила в теплую печь до самого утра. За это время сверху напревала коричневая блестящая пенка, очень сладкая. Утром на две табуретки мама клала желоб, под него – емкость, на желоб – корчаги и подливала в них горячую воду, предварительно вынув деревянные затычки. Из корчаг текло пенистое медовое сусло, из которого получалось чудесное домашнее пиво. Все это было. А потом началась война.
Война
В сентябре 1941-го отца призвали на фронт, ему на тот момент был 41 год. Вместе с ним забрали и дядю Костю, маминого брата, а племянник Миша за год до этого был призван в армию и оказался на фронте с первых дней войны. Мужикам устроили проводы. Через три месяца после начала войны по стране уже гуляла карикатура на Гитлера, где его изобразили с черной повязкой на глазу. Помню, мужики, выпив нашего домашнего пива, захмелели. Папенька стучал по столу кулаком и кричал: «Мы выбьем Гитлеру последний глаз!»
Из нашего села ушли на фронт 80 мужчин. Бригада осталась без рабочих рук. Нужно было засеять поля, посадить несколько гектаров картофеля, обработать его. В сенокос там, где конной косилкой было неудобно, женщины косили вручную. Норма – 60 соток. А маму все женщины просили отбивать косы-литовки, больше никто этого не умел. От косьбы ее освободили, стали начислять трудодни за то, что целыми днями тюкала по литовкам. Во время уборки сена мама вершила зароды. Чтобы стог сена не промочил дождь, нужно было как можно больше набивать сухой травой середину и правильно выкладывать верх, чтобы вода стекала по стеблям. Если сено намокнет, то «загорит» и ни одно животное его есть не станет.
Во время уборки урожая женщины вязали снопы. От снопа до снопа граблями подбирали колосья, а где не прокосили, жали серпом. В хорошую погоду могли и до полуночи скирдовать.
Вспоминаю весну 1943 года. Шла посевная. Оставалось засеять гектаров 15 – 20, как сломалась сеялка. Наш бессменный кузнец Филипп Бурьянов ничем не смог помочь. Поехали в Бийск за деталью, машина полуторка старая, часто ломалась по дороге. Сроки посевной уже поджимали. Вызвали женскую бригаду в правление колхоза и предложили засеять поле вручную. Они и пошли. Мы, дети, после уроков отправились смотреть, как наша мама сеет.
Женщины шли в ряд недалеко друг от друга. На груди каждой висела торба, откуда они брали зерно, раскидывали его веером. И так шаг за шагом. За ними на таратайке с мешками зерен ехал дед, чтобы сеяльщицам не нужно было далеко ходить за семенами. Еще дальше за ними на трех лошадях с боронами – мальчишки. На боронах — тяжелые чурбаки, чтобы зубья глубже зарывали семена.
Для сеяльщиков забили барана, в затируху добавили мяса, каждому по кусочку. Женщины сильно похудели за посевную, да и не были они упитанными – годы-то голодные. Но с задачей справились! Это были Сара Гагарина, Анастасия Кадочникова, Анна Кошкина (дядина жена), Наталья Кустышева и моя мама.
Голодные годы
Зима 1942 – 1943 года. Каждому колхозу дали план скатать валенки для фронта. Заняли под это производство дом в две большие комнаты. В первой сколотили из досок нары – валенки складывать, во второй стали их катать. Приехал мастер, показал, что и как надо делать, и уехал. Две женщины делали заготовки, а мама и Сара Гагарина катали-валяли. На плите был котел с горячей водой, куда еще добавляли какую-то кислоту. Пар стоял от пола до потолка, глаза щипало. А женщины каждый день там работали: окунали в воду заготовки, били-колотили их, чтобы придать форму. В готовый валенок вгоняли колодку и несли в жаркую баню для просушки. К концу дня мы приносили маме одеяло, она укутывалась в него с головой, в нем и шла домой, чтобы не простыть, благо жили мы через улицу. Дома мама снимала мокрую одежду, прополаскивала ее, сушила, а утром снова надевала. Не помню, сколько пар нужно было скатать, но так женщины работали примерно полмесяца.
Все военные годы мы сильно голодали. Огороды были небольшие, овощей хватало лишь до середины зимы. Еще часть урожая мы должны были сдавать государству. На трудодни не давали ни зерна, ни картошки. От коровушки зимой молока мало было, но она нас буквально спасала. Варили лебеду с крапивой, добавляли туда молока, так и питались. Однажды с коровой случилась беда – заболела, потеряла жвачку. Стояла опустив голову и пуская слюну. Что только не делали, ничего не помогало! Ветврач посоветовал забить. Оказалось потом, что все внутренности у нее были усеяны тетрадными скрепками, оттого и заболела. Сдали мясо в колхоз, а взамен нам дали телочку, ей еще и года не было. Вот где нам горько пришлось, пока она не принесла первого теленочка.
Кишечник заколотой коровы мама промыла, во дворе разожгла костер, на таган поставила казан, сложила в него кишки, залила крутым щелоком и варила до тех пор, пока масса не стала густой и коричневой. Когда варево остыло, мама сформировала круглые комочки – получилось мыло, которого у нас давно не было, – мылись и стирали щелоком.
Все более-менее добрые вещи мы променяли в те годы на картошку. Ходили для обмена за несколько километров в Алтайский район.
В марте 1943-го старшему брату Василию исполнилось 15 лет. Дома он почти не бывал, работал в колхозе. Голод был страшный. Нас дома вместе с мамой четверо, из пищи – одна вода. Однажды мама пошла на конюшню, запрягла лошадь в сани, взяла коровью шкуру и поехала ее продавать в сторону Чемала. Мы у окна ее ждали весь день и всю ночь. А вернулась она на следующий день со стороны Черги. Пришлось сделать круг, потому что никто шкуру не хотел брать, и тогда мама поехала через Катунь по горным аилам – в Аюлу, Барангол… К счастью, «товар» продала, привезла два мешка картошки. Затопила печь, сварила клубни, накормила нас, и мы весь день проспали.
Когда стало тепло, мы с мамой пошли за слизуном. Облазили в округе все сопки, горы, но пришли ни с чем – все было выдрано с корнем. Пошли в сторону горы Кедровой, поднялись лесом на вершину, а на той стороне слизуна – море, крупного, сочного. Принесли домой почти по мешку. Таким вот образом и кормились.
Мария Романовна Лучкина, село Камлак
Продолжение в следующих номерах
