С того дня, когда окончилась Великая Отечественная война, минуло семьдесят лет. Даже самые юные ее участники сегодня стали стариками, многих уже нет с нами. Грустно сознавать, что через некоторое время не останется в живых никого из тех, кто спас человечество от фашизма. В год 70-летия Великой Победы я хочу рассказать о мирных жителях, претерпевших все тяготы и лишения того страшного времени, о своих родственниках.
Одним народом
Это сейчас нас подразделяют на разные коренные малочисленные народности, а тогда мы, алтайцы, жили все одним народом. Мои предки проживали в Старобардинском (ныне Красногорский) районе, в селах Тайна и Камышак. Отец мой, как сейчас принято считать, кумандинец, а мама – русская. Кумандинцы – очень трудолюбивые, талантливые люди, каждый из них – мастер своего дела.
У дедушки было трое детей: Осип, Василий и мой отец Михаил 1906 года рождения. Они занимались сельским хозяйством и строительством. Их двоюродный брат Семен Тебереков строил купеческий дом, который стоял на месте нынешнего театра: с резными наличниками, различными вычурными элементами отделки.
Из Старой Барды братья приехали в Большую Сеульту (была за Кызыл-Озеком), там отец женился на моей маме Елене Моисеевне. Помню, у него были лыжи, обтянутые шкурками, на них он ходил в лес на охоту. У нас в хозяйстве было две лошади, в августе и сентябре родители заготавливали орех. Так как отец был потомственным охотником, работал в охотоводстве и сдавал пушнину в Ойрот-Туру или Бирюлю, то привозил оттуда разные красивые вещи: гарусную и сатиновую материю, кашемировые платки, качественные чулки и многое другое. У мамы все это лежало в сундуках, как раньше было принято, – она периодически рассматривала, перекладывала, я ходила в кашемировых шалях. Еще отец привозил муку, называлась крупчатка. Такой хорошей муки я больше никогда не видела. Мама стряпала из нее по великим праздникам – к Пасхе, Первому Мая, к октябрьским дням. У отца были кожаная куртка, шапка и три пары сапог – большое богатство по тем временам: яловые c голенищами выше колен, хромовые и для охоты, обтянутые шкурками зверьков.
В деревне все жили дружно. У мамы с отцом было четверо детей, я старшая и еще три брата. В праздники наряжались и выходили «на поляну», дети и взрослые играли в мяч, «третий лишний», чижик, баталки, было много и других забав.
Начало страшных лет
А потом в нашей семье случилось горе – отца оговорили, осудили на два года и в 1939-м отправили в Магадан. Мы остались одни. Сначала хотя бы в плане быта жили нормально. Но тут началась война. Мы узнали об этом от нарочного. Он приехал на коне, собрал всю деревню и сообщил эту страшную весть. Сразу же стали собирать мужиков, а уж потом им пришли повестки. Вся деревня выла – в ней оставались лишь женщины и дети.
В первый месяц войны мы получили письмо от отца: он сообщал, что освободился и едет на фронт. Больше ни единой весточки от него не было. Все имеющиеся данные мы дали поисковикам, но пока никаких известий нет. Его брат Осип Семенович к тому времени жил в Майме, Василий Семенович – в Камышаке. Позже они тоже ушли на фронт, оба погибли.
Для еды мы ловили рыбу – речка Майма тогда была богата хариусом, он и в Сеульту поднимался. Бывало, собирали по целому ведру.
Осенью в первый год войны в Горный Алтай вернулась двоюродная сестра моего отца. Ефросинья Семеновна Теберекова 1918 года рождения жила с родителями сначала в Тайне, затем они переехали в Сеульту. В 1936-м Фрося окончила в Кызыл-Озеке курсы счетоводов, а в 1937-м ее направили работать в Кош-Агач, где было конное депо и стояла воинская часть. Там она вышла замуж за военного Ивана Андреевича Козырева. В Кош-Агаче у них родилась дочь Валентина, в 1938 году Иван закончил службу, и они уехали к нему на родину в Подмосковье. Жили в Звенигороде – сейчас это территория Москвы. До войны у них родились трое мальчишек, еще одним она снова была беременна летом 1941-го. Иван Андреевич работал в пожарной охране, жили рядом с родителями мужа. И родители, и соседи по-доброму смеялись: «Привез наш Ваня китаянку».
Началась война, и все переменилось. Всем городом они ходили рыть окопы и траншеи. Когда подошли немцы, прятались то в вырытые укрытия, то в погреб. Валентина рассказывала, как она маленькая, в четыре года, вместе с ребятишками ходила смотреть пленных немецких солдат.
Бомбежки, голод, холод, страх
Сразу же стало плохо с продуктами. Ели, что удавалось найти. Но жили. А потом на глазах у Ефросиньи в бомбежку убило свекровь и двоих сыновей, саму ее контузило, и в результате она потеряла ребенка.
Иван Андреевич и его отец с первого дня войны были на фронте, а так как Фросю увезли в больницу, Валентину и маленького Шурика отдали в детский дом. По возращении домой Фрося разыскала детей и свою маму Евдокию Степановну, которую когда-то увезла в Подмосковье с Алтая, – после той страшной бомбежки она жила в погребе. Осенью 1941 года их вместе со многими другими семьями эвакуировали, они поехали на малую родину.
Здесь было холодно, уже шел снег. Они приходили к нам в Сеульту, и мы делились тем немногим, что было – в деревнях-то тоже нечего было есть. Раньше сажали картошку, и если 50 ведер накапывали, то и не знали, куда ее потом девать. В мае 41-го все посадили ровно столько, сколько надо было в обычные годы, а тут война…
Ездили за Катунь, в Платово, меняли на продукты сатины и шелка, чулки и шали, сохранившиеся с благополучных времен. Там люди сеяли пшеницу, рожь, им было чуть легче с едой, и мы оттуда привозили хлеб булками.
Тетя Фрося обосновалась в городе – тут был пункт эвакуированных. Им дали картошку, карточки на хлеб, кое-какую одежду. Несмотря на эту поддержку и нашу помощь, маленький Шурик все-таки умер от голода и холода – видимо, простудился еще в дороге. Валентина осталась единственным ребенком у переживших ужасы бомбежек мамы и бабушки.
После войны
В Звенигороде Ефросинья была продавцом в магазине, а здесь работала в столовой и в беляшных. На площади раньше был универмаг, а вокруг него стояли киоски. В одном из них торговала тетя Фрося. Как-то незнакомый мужчина принес ей часы в залог. Попросил: «Накорми в долг, потом рассчитаюсь». А чуть позже пришел племянник, работавший в милиции, с вопросом: «Не закладывал ли кто часы?» Она или забыла, или побоялась сказать. Человека того, видимо, не нашли, и за часами никто не пришел. Но ее киоск потом никогда не трогали воры, хотя раньше торговые точки часто взламывали, что-нибудь крали.
После войны они жили на Ключевой улице, Валентина окончила с отличием 13-ю школу. Была очень грамотная, поступила в институт и после преподавала в школе литературу и русский язык. Потом стала секретарем горкома, а затем обкома комсомола, заведующей отделом культуры, директором профессионального училища №28. Уже в нынешние времена больше десяти лет работала в Госсобрании — Эл Курултай РА. По мужу она была Запрудаева.
И Ефросинью Семеновну, и Валентину Ивановну «свалил» сахарный диабет. Тетя Фрося умерла в 1997 году, ее дочь – в 2011-м. Говорят, диабет передается по наследству. А мне кажется, это последствия большого стресса. Сильный страх, бомбежки, голод не могли не сказаться на здоровье.
Тетя Фрося была награждена медалью «За трудовую доблесть», юбилейными медалями Победы, Валентина Ивановна – множеством почетных грамот и благодарственных писем. Дочь Валентины Ирина живет сейчас в Майме, сын Сергей – в Горно-Алтайске.
Я хочу обратиться к нашей драгоценной молодежи: вы достояние республики и страны. Старшее поколение завещает вам вечно помнить о подвиге советских солдат и всего советского народа.
В заключение – стихотворение о войне:
Ты помнишь, товарищ,
снега Подмосковья,
Как клятву мы дали:
«Ни шагу назад!».
Ту клятву скрепили
своею мы кровью,
Ее мы сдержали с тобою,
солдат!
Сегодня с тобой
нас загнали в болото,
Но голову выше,
советский солдат!
И если к Рейхстагу
прорвалась пехота,
То снова клянемся:
«Ни шагу назад!»
А.М. Суразакова,
труженик тыла, ветеран труда, награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», юбилейными – 50, 60 и 70 лет Победе
