У каждого служивого своя война. У кого-то – десятки боев, у кого-то – всего один, но роковой, смертельный. Для Михаила Викторовича война – это гибель друзей-земляков и девять «дырочек», как он сам называет свои ранения, в теле.
***
16 ноября 1924 года в семье актельских колхозников Бояркиных родился сын Михаил. Он стал первым общим ребенком для супругов, у каждого росли по двое детей от предыдущих браков. Всего же на двоих у Бояркиных было девять ребятишек.
Большая семья жила трудно, тем более что в колхозе родители работали не за деньги, а за трудодни. И когда Михаил окончил пять классов в Мыютинской школе (это в 15 километрах от Актела, каждый день не находишься, приходилось жить в общежитии, за которое нужно платить), мама отправила его в педучилище в Горно-Алтайск, где для таких ребят были открыты специальные подклассы. Здесь платили хоть маленькую, но стипендию.
Не успел Михаил окончить учебу, как началась война. В 1942-м, как подошел возраст, его призвали в армию. Из Мыюты было трое новобранцев, повезли их в Барнаул в минометное училище. Земляки радовались, что будут служить вместе, но по приезде в большой город им пришлось расстаться: Бояркин попал в пехотное училище.
Проучился он в нем пять месяцев.
— Однажды ночью нас подняли по тревоге, — вспоминает Михаил Викторович, — велели надеть зимнее обмундирование и отправили на фронт. Как раз в это время под Сталинградом очень напряженная ситуация была, вот мы и подумали, что нас отправляют туда на подмогу.
Однако курсанты ошиблись. Их привезли в Москву, где собирались выпускники всех сибирских военных училищ. Через несколько дней многих из них, в том числе и Михаила, отправили в Воронеж – туда как раз подходили обескровленные в Сталинградском сражении войска – в качестве пополнения.
— Я попал в 214-ю Сталинградскую стрелковую дивизию 778-го стрелкового полка, в роту противотанкового ружья — ПТР, — рассказывает Бояркин. – Привели нас к командиру роты, ребята, которые со мной были, спрашивают: «А где остальные?» Ездовой отвечает: «Так нету больше никого, из боя вышли только трое – командир, замполит и я».
Вдобавок к курсантам пришло пополнение из Средней Азии.
— Правильно сделали, что нас перемешали, потому что азиаты даже в строю ходить не умели, — говорит старый солдат. – Помню один случай: курсант шлифовал кирпичом свой ПТР (только с завода привезли, не без шероховатостей), подошел к нему узбек, спросил: «Товарищ командир, что это?» — «ПТР, ружье такое». – «Ружье? А кого стрелять будем?» — «Танки». – «Танки? Однако ты врешь, танк железный, гореть не будет».
Спустя какое-то время войска тронулись в Курскую область. Там, между Курском и Белгородом, Михаил принял первый встречный бой. Страшно было, вспоминает, но деваться некуда…
В этих местах Бояркин пережил один из самых жутких моментов своей жизни. Под Белгородом развернулась битва, в которой немецкие минометчики (сидели за шестиствольными минометами большого калибра) с землей перемешали нашу пехоту. Когда подогнали советскую артиллерию и враг отступил, Михаил и еще человек десять – пятнадцать выживших отправили собирать документы у убитых. На второй день – на то же поле за оружием. На третий пришел командир полка и сказал: «Это же ваши друзья, земляки лежат… Надо похоронить».
Тогда-то среди искореженных тел (фашисты стреляли даже по убитым, поэтому у многих трупов были оторваны конечности, головы) Бояркин нашел своего земляка Германа Спасского. Как сейчас это было: сначала заметил пилотку друга (ни у кого такой не было — с маленькой звездочкой от значка ГТО), потом начал искать тело. В воронке лежало одно туловище. Залез в карман гимнастерки – а там документы на имя Спасского. Неподалеку разыскал голову. Руки-ноги, говорит, наугад положили…
***
Дальше пошли на Харьков. В пути произошел эпизод, чуть не лишивший Бояркина и его товарищей жизни. На привале выкопали окоп у хребта горочки, сели, отдыхают. Вдруг в небе показался самолет. Летел он с нашей стороны, очень низко. Раз с нашей, значит, свой, советский, подумали бойцы. Но вот приблизился он, и стало ясно: это немцы.
— Быстро сгребли ружья, открыли по самолету огонь, — рассказывает Михаил Викторович. – Сбили…
Но испытания на этом не закончились. Подошел к расчетам Бояркина и Казанцева командир роты и приказал проверить лесок возле железной дороги – исключить немецкую засаду. Казанцев решил двигаться вдоль леса, Бояркину пришлось идти вглубь.
Михаил был в расчете первым номером, вторым — Герман Куранаков, парень из Александровки. По тропе вышли к ручейку, перед которым стояли три стожка сена. Михаил и Герман спрятались за одним из них, так как знали тактику врага – распределяться цепочкой по берегу.
Ребята угадали: фашисты залегли в засаде, как начали они строчить из своих пулеметов – небо, словно звезды, расчертили снаряды. Михаил не растерялся – своим ПТРом открыл огонь. Пять пулеметов он заставил замолчать.
— Тут Герка мне говорит: «Дай я постреляю!» — заново переживает тот бой Михаил Викторович. — Отдал ему ПТР, сам взял его автомат. Потом понимаю: замолчал ПТР. Глянул – лежит Герка, убили… Такое зло меня взяло: ах вы, друга моего!.. Начал строчить.
Долго стрелял Бояркин, стрелял, даже получив ранение кисти. Но засек его немецкий корректировщик, взорвалась мина возле бойца, повредив ПТР. Что делать? Пришлось Михаилу покинуть свою позицию. Тут-то в него и попали вражеские пули, пробили грудь. Бежал по лесу как мог — с каждым вздохом из ран вырывались хрипы, кровь. Благо, встретил своих солдат – комроты послал их за сослуживцами, срочно потребовалось собрать вместе всю роту (к слову, второй расчет был уничтожен полностью). Они помогли Бояркину выйти на дорогу, по которой как раз проезжала полевая кухня. Погрузили раненого на машину, отвезли в медсанбат – маленькую избушку, в мирной жизни, по-видимому, баню, где стояли три кровати. Михаилу оказали первую помощь, и он уснул.
Здесь же, в медсанбате, Бояркина ждал еще один сюрприз – встреча с почти что земляком. Очнувшись от сна, он увидел на соседней кровати солдата. Познакомились. Васек, так звали другого раненого, узнав, откуда Михаил, обрадовался: «Я знаю Ойротию. В тюрьме там сидел, Чуйский тракт строил, а потом с горы Атаманки (Чике-Таман, вероятно. – Прим. М. Бояркина.) сбежал».
Вместе с Василием Бояркин оказался и в госпитале, после лечения еще долго переписывались.
***
Долечивался Михаил Викторович в Саранске (Мордовская ССР), затем попал на 3-й Прибалтийский фронт, в его составе прошел всю Латвию. Сначала Бояркина посадили за миномет. Тяжело было, больно – ремни орудия, которое приходилось носить на себе, раздирали едва зажившую грудь.
Однажды после неудачного боя Михаилу представилась возможность поменять род войск. Дело было так. Командир взвода необдуманно дал приказ о месте расстановки минометов на брошенном хуторе. Отстрелялись (из орудия можно было выпускать не более 15 мин подряд, потом оно нагревалось, из-за чего мины не долетали до цели – попадали по своим), поступила команда: «Расчеты в укрытие!»
Михаил спрятался в воронке на картофельном поле. Вражеские снаряды, разрывавшиеся рядом с его укрытием, заставили искать новое место. В перерыве между залпами Бояркин перебежал к сараю. Но снаряды продолжали падать неподалеку от минометчика. Перебрался к большущей куче камней (хозяин хутора, видно, перед войной собирался что-то строить) – что за черт, фашистский огонь будто преследовал Михаила. Опять надо искать новое укрытие. И тут снаряд ударил в крышу сарая – все минометы, которые там установили по приказу командира роты, сгорели.
— Я понял тогда: немцы не меня гоняли, а пристреливались к сараю – то недолет был, то перелет, — говорит ветеран.
После этого во взвод пришел командир роты — сначала ругался, а потом предложил пятерым перейти в пехоту. Бояркин вызвался сам – сил не было миномет носить.
Пришли в блиндаж к командиру роты пехоты. Замполит ему сообщает: «Пополнение тебе привел». А тот в ответ: «О, да это на пять минут». Какое настроение может быть у бойцов после этих слов?..
Отправили их во второй взвод, что стоял на опушке леса, и дали приказ готовиться поутру в наступление. Задача была следующая: сначала бьет артиллерия, потом она отходит, и пехотинцы с криком «ура!» бросаются вперед.
Командир взвода решил идти прямо, но Михаил, двадцатилетний парень с уже приличным боевым опытом, категорически возразил.
— Говорю: так не пойдет, нас же всех кучкой и перестреляют, — вспоминает Бояркин. – Надо разбиться на группы и бежать по разным сторонам склона.
Спорить никто не стал, так и сделали. Добежали до немецких траншей, спрыгнули. Михаил взял на прицел молоденького фашиста, что у пулемета стоял. Подошел сержант: «Кокни его, что нянчиться!» Но Бояркин не дал убить вражеского солдата, ему не давала покоя мысль: ведь у немца тоже, наверное, мать-отец есть, ждут его… Отвел в тыл, сдал начальнику штаба.
На следующий день Михаила отправили на высотку наблюдать за врагом. Поначалу тихо было, но неожиданно началась пальба. Как ни прятался боец, все равно получил ранение руки.
Опять госпиталь, теперь полевой, поскольку рана была не слишком тяжелая.
***
По выздоровлении определили Бояркина в 202-й полк 3-го Белорусского фронта. Вскоре настигла его новая неприятность – шел по городу, мимо пролетел снаряд, ударил в кирпичную стену какого-то здания, осколки отлетели прямо в Михаила. Контузия…
Победу боец встретил в Восточной Пруссии. День этот он помнит очень хорошо:
— Я был дежурным по роте запасного стрелкового полка. Со старшиной провели проверку, спели гимн. Рота легла спать. Тут пулеметы начали стрелять. Думаю: неужели немцы напали? Откуда? Позвонил дежурному по полку, спросил, что происходит. Он мне: «Включай скорее радио». Включил – а там Левитан сообщает о капитуляции Германии!
Казалось, закончилась война, скорее домой. Ан нет. Оставили Бояркина в Бобруйске при штабе 3-го Белорусского фронта со словами: «Кто будет Родину защищать, если мы 20-летних парней по домам распустим?» Хотя вышел приказ: незамедлительно демобилизовать получивших два и более ранений.
Помог случай. Повез как-то Михаил пакет военному прокурору. Тот оказался разговорчивым. «Как живешь, сержант?» — спрашивает. «Хреново, товарищ генерал», — как на духу отвечает Бояркин. «Что такое?» — «Товарищ майор не отпускает». — «Не прав он, приказ есть приказ. Завтра придешь, рапорт напишешь, я резолюцию наложу — и вопрос будет исчерпан».
Слово свое прокурор сдержал. Майор слова не сказал, правда, зарплату недоначислил, «ущипнул» все-таки. Предлагал остаться на сверхсрочную службу, обещал хорошее денежное содержание, новое обмундирование, но душа сержанта рвалась на родину.
***
После войны Михаил Викторович работал в школах – преподавал труды, черчение, рисование. Преимущественно в селах родного Шебалинского района прошла его трудовая деятельность, помнят его и в Мыюте, и в Актеле, и в Барагаше. В середине 80-х по состоянию здоровья переехал с семьей в Горно-Алтайск.
Свою вторую половинку Михаил Бояркин встретил в Актеле, куда она, агроном Шебалинского сельхозуправления, приехала проверять колхоз. Поженились в 1951 году, прожили вместе 54 года, воспитали сына и дочь.
Потеряв в 2005 году супругу, Михаил Викторович не замкнулся в своем горе. Воспоминания о страшной войне не дают ему покоя. В прошлом году он переложил их на бумагу – выпустил книгу «Роковые сороковые», рассказал в ней о Курско-Орловской битве, непосредственным участником которой он являлся. Книга эта – настоящий исторический документ, потому что написана сердцем, пропитана кровью и потом сержанта Красной армии.
Ольга ДЕНЧИК
