Быть женой поэта – нелегкий труд. Она и хранительница семейного очага, и критик, и муза.
Эркемен Матынович и Раиса Атвасовна Палкины шли рука об руку более тридцати лет. В 1991 году писатель безвременно ушел из жизни, но не из памяти народа. Раиса Атвасовна, известный в республике литературовед, является хранительницей его творческого наследия и делает все возможное для того, чтобы с ним соприкоснулись как можно больше наших земляков.
— Раиса Атвасовна, вы помните свои первые впечатления от встречи с Эркеменом Палкиным?
— В 1957 году он, Аржан Адаров и Лазарь Кокышев вернулись в Горно-Алтайск после окончания московского Литературного института. Их все так и называли – «тройка», связь между ними была очень крепкой. Конечно, в нашем маленьком городке они сразу бросались в глаза, потому что были одеты по моде того времени: синие пальто с высокими плечами, белые кепки, узкие брюки и ботинки на толстой подошве. За ними сразу же закрепилось прозвище «стиляги». При этом они были раскованными, особенно Лазарь, и проникнуты патриотизмом. С московских высот смотрели они на жизнь своего народа и готовы были приласкать каждого алтайца.
— Как вы познакомились?
— Я была студенткой педагогического института. Эта «тройка» через каких-то знакомых приходила в наше общежитие по улице Молодежной (район старого музея), читали нам, девчонкам, стихи Есенина (тогда только приоткрывающиеся), Роберта Бернса, рубаи, а мы с открытыми ртами смотрели на них. Потом начали ходить в кино – в то время это было самое большое развлечение. Так и началось наше общение. В 1959 году мы поженились, в следующем году у нас родился сын Сюмер.
Семья Палкиных.
— В общем, молодые поэты стали настоящим явлением в литературе и общественной жизни автономной области…
— Да. Они задавали тон. Писали новые стихи, которые стали вехой в становлении алтайской художественности. Их пример заразил многих: кто-то самостоятельно поступал в Литинститут, кого-то отправляли они. То было интересное время: энергия молодости била ключом, «тройка» поднимала серьезные вопросы из жизни своего народа и не только – всего мира! Их интересовало абсолютно все, они отвечали на вызовы времени. У Палкина есть поэма о Патрисе Лумумбе. Я хорошо помню, как мы переживали эти события, принимали их близко к сердцу и буквально ловили каждое слово из новостей.
«Тройка» особенно хорошо знала поэзию западноевропейскую, поэзию эпохи Возрождения не только Запада, но и Востока. Все это преломлялось ими в алтайском художественном тексте настолько органично, что превращалось в истинные творения, которые находили выражение в новых жанровых формах. Этот период можно по праву назвать «золотым веком» алтайской художественной литературы. Адаров, Палкин, Кокышев и другие обогатили ее. Они были на одном уровне с известными в те годы советскими поэтами. К ним с уважением относились писатели России и других союзных республик.
— Чем еще характеризовались те времена?
— Было необыкновенное единение алтайских и русских писателей и журналистов. По возвращении из института Эркемена направили на работу в радиокомитет, Аржана, по-моему, в издательство, а Лазаря — в газету. Отношения между журналистами были дружеские, теплые, творческие. Все молодые, энергичные, веселые. Вспоминаю случай. Тогда же какие-то товары сложно было достать, а мне очень хотелось иметь электрический утюг. Эркемену Матыновичу удалось его приобрести, но сразу домой не принес, оставил в радиокомитете. Техническим работником там был Михаил – очень добрый, светлый человек, юморист. И вот наконец приносит Палкин коробку, с нетерпением ее открываю и вижу… батарею-«кирпич» к магнитофону! Вынимаю – а там второй «кирпич», потом третий. В недоумении спрашиваю: «Где же утюг?» Эркемен Матынович понял: это Миша нас разыграл. И решил ему «отомстить». На следующий день пришел на работу пораньше, нашел утюг и перепрятал. Появился Михаил, стал хитро на Эркемена Матыновича посматривать. А он делал вид, что ничего не замечает. Шутник заглянул в укромное место, обнаружил пропажу и резко погрустнел. Лишь тогда Палкин признался, что раскусил его замысел.
— В те же годы в автономной области появилась писательская организация…
— Это произошло в 1958-м. Ответственным секретарем стал Иван Петрович Кочеев, потом был избран Л. Кокышев, а позже — Палкин, который руководил организацией почти двадцать лет. Он полностью отдался этой работе, жизнь была насыщена событиями. Ведь шел процесс создания единого советского народа, это касалось и литературы тоже. Именно в это время писатели Горного Алтая организовывали Дни алтайской литературы в разных городах и регионах – впервые их провели в Москве, Ленинграде, на Украине, в Якутии. Про Хакасию и Туву я уже не говорю – постоянно были творческие обмены. Приезжали к нам делегации из Белоруссии, Латвии, украинский писатель Поликарп Шабатин вообще очень привязался к Горному Алтаю, даже книгу написал «По Чуйскому тракту». Мы были знакомы и переписывались со всеми известными писателями союзных республик. Со многими из них Эркемен Матынович учился в институте, поэтому его все знали. И я всегда поражалась этому, когда на съездах и пленумах в Москве (а я там как раз училась в аспирантуре) наблюдала, как легко они общались между собой.
Огромная работа проводилась в самой автономии. Писатели трудились над возвышением души народа, активно ездили по чабанским стоянкам, отдаленным селам. Где они только не бывали! Везде их встречали с теплотой, любовью. Все испытывали необыкновенный душевный подъем.
Огромной заслугой Палкина нужно считать строительство дома писателей. Тогда депутатом Верховного Совета от нашей автономии был Георгий Марков, возглавлявший Союз писателей СССР. Он помог выделить средства на строительство, половину, кажется, выделила область. До конца это дело доводил Аржан Адаров.
Также по инициативе Маркова и Палкина на берегу Катуни поставлен памятник Шишкову — к столетию исследователя и писателя. Это значимые для республики объекты, потомкам надо быть благодарными за них.
— В организационной суете оставалось ли место для творчества?
— Вы знаете, всегда распространялись слухи, что Палкин мало писал, любил должности. Это не так. Просто он был человеком большой ответственности, человеком долга. Но им написано отнюдь не меньше, чем другими. Все дело в том, что его произведения мало публиковали, в основном они разбросаны по сборникам. Больше Палкина написал только Адаров. Кроме стихов у Эркемена Матыновича есть поэмы, роман, публицистика, например, большой очерк о поездке в Эфиопию, опубликованный на алтайком языке в одном из сборников.
Он не был пробивным человеком. Года два-три назад по НТВ выступала группа писателей во главе с Юрием Поляковым из «Литературной газеты». В беседе они затронули и такую тему: в советские годы ходили списки издаваемых и не издаваемых писателей. Были «генералы», которые публиковались большими тиражами, постоянно печатались в газетах и журналах, и те, чьи произведения лежали «в столе». К последним отнесли и Палкина. Я в каком-то списке обнаружила, что его фамилию переделали на Валкина, что ли. И это не единичный случай. Такой вот способ «забывания» человека…
Еще пример: одно из лучших его стихотворений — «Чабан» — в свое время было опубликовано в «Правде», а в сборнике его ополовинили! Выгадывали для кого-то строки!
Бурятский режиссер Халзанов написал нам, что искал произведение, по которому можно снять фильм, и ему приглянулся «Алан» Палкина. Завязалась переписка, потом вдруг прекратилась, а спустя какое-то время появилось сообщение: фильм снимут по произведению другого нашего писателя. Вот так Эркемена Матыновича задвигали, а он был скромен (скромность принята в азиатском нравственном кодексе), к тому же горд, чтобы «пробивать» публикацию своих произведений. И то, что Палкин не издавался, вовсе не значит, что он плохой поэт. Он талант, равно как и его друзья.
— Дружба с Лазарем Кокышевым и Аржаном Адаровым выдержала испытание временем?
— Взаимоотношения поэтов – сложное явление. Конечно, между ними было известное соперничество, но это совершенно нормальное явление, потому что каждый был творческой личностью. Я не только эту «тройку» имею в виду. Здоровое соревнование подвигало всех писателей Горного Алтая на создание своих произведений.
Одно время, когда «тройка» главенствовала, они были очень дружны. Все конфликты разрешали с помощью юмора.
Л. Кокышев, А. Адаров, московский писатель И. Ляпин и Э. Палкин.
С течением времени, с новыми заботами друзья несколько отдалились, но врагами никогда не были. Лазаря в последние годы его жизни окружали какие-то личности, отнюдь не однозначно позитивные. Теперь люди домысливают что-то, говорят, что другие поэты завидовали Лазарю. Как они могли завидовать? Ведь все были талантливы. Несмотря на появившиеся в жизни, работе Лазаря сложности, Аржан и Эркемен оставались его самыми верными друзьями. Именно они помогали делом: например, выхлопотали ему командировку на БАМ, чтобы он отвлекся, поработал над серьезной темой. И когда трагедия случилась, проводы Лазаря в последний путь организовали тоже Адаров и Палкин.
— Как творил Эркемен Матынович? Какая роль в его творческой лаборатории отводилась вам?
— О том, как работает поэт, я не задумывалась, только отмечала какие-то детали. Вообще моей роли в его становлении нет. Большая заслуга в этом, пожалуй, принадлежит Василию Константиновичу Плакасу, тогдашнему директору областной национальной школы. Он обладал гениальной прозорливостью: выискивал талантливых ребят и отправлял их в ведущие вузы, «тройку» в том числе. Многие выпускники школы окончили впоследствии МГУ.
Эркемен Матынович, как и другие поэты, очень много общался с людьми. Он мог остановиться поговорить с человеком и за разговором забыть обо всем. Распахнутость миру, самобытность, искрометный юмор – все это и было двигателем алтайского художественного слова.
Палкин был очень наблюдателен. До сих пор помню, как однажды мы обедали в столовой и он подметил: за соседний столик уселись две подруги, одна из девушек, выставляя тарелки на стол, взяла себе лучшее. Я ничего не заметила, пока он не обратил на это мое внимание. Эркемен Матынович видел дальше меня. У него в мозгу запечатлевались многие мелочи, которые потом выливались в образы, черты характера героя, детали быта.
Иногда я на столе обнаруживала записанное четверостишие. Видимо, пришли в голову мысли – быстро записал. Но если работал над чем-то крупным, серьезным, запрещал к столу подходить, говорил: «Пока я не закончу, не смотри». А я все равно украдкой проглядывала.
Когда завершал произведение, я была первой читательницей, к тексту относилась ревниво и, если какие-то слова казались не совсем точными, говорила мужу об этом. Чаще всего он со мной соглашался. Но бывали случаи, когда Эркемен Матынович категорически настаивал на своем варианте. И впоследствии, когда я обращалась к этим местам, понимала, что он был прав.
Его зрелые стихи были изданы в сборнике «Избранное» к 50-летию поэта. Некоторые настолько благозвучны, что сразу легли на музыку.
— Говорят, творческие люди не очень приспособлены к исполнению бытовых обязанностей…
— Эркемен Матынович был очень аккуратен. Если убирал в сарае, выметал его до такой степени чисто, что невозможно было придраться. То есть когда он чем-то занимался, делал это на высшем уровне. Другое дело: он был очень занятым. И бытовая сторона – готовка, приемы людей (делегаций) – ложилась на наши женские плечи. И я, и Ольга, и Надежда (жены Кокышева и Адарова) все делали своими руками. Однажды одна знакомая увидела мои руки после шинковки моркови для плова, которым угощали очередных гостей-коллег, и удивленно спросила: «Ты где так испачкалась?» Многие же думали, что нам с неба все падает, не видели нашего труда. А я так уставала! Лет пятнадцать – двадцать после смерти мужа не могла заниматься готовкой, приемы отбили всякое желание. Но по-другому нельзя было: устраивать обеды и ужины в ресторане – нужны деньги большие. Да и не принято это было в писательской среде. Нас точно так же встречали, когда мы приезжали куда-либо.
— Легкой вашу жизнь, несомненно, не назовешь. Вероятно, стрессы и сказались на здоровье Эркемена Матыновича?
— Он был впечатлительный человек, мягкий, все переживания держал в себе. А многие думали, что мы жили припеваючи. Я сама зачастую ходила под «расстрелом» человеческих взглядов – завистливых или злорадствующих.
У мужа развилась стенокардия, кончилось все обширным инфарктом в 1989 году. Помню, какое-то странное лицо у него стало, сейчас я знаю — это был признак недостаточной работы сердца. Отправила его в больницу, и в тот же день его перевели в реанимацию. Позвонила домой Чаптынову, в то время председателю Горно-Алтайского облисполкома, его не было, изложила все жене Антонине Иосифовне. Она пообещала: как приедет домой Валерий Иванович, так сразу позвонит. И он позвонил в 12 часов ночи.
Чаптынов взял дело в свои руки. Вызвал из барнаульского кардиоцентра главного кардиолога с двумя реаниматорами, Эркемена Матыновича перевезли в столицу края. Там он долго лежал в реанимации, пережил клинические смерти. Он прожил еще полтора года, которыми был обязан Валерию Ивановичу Чаптынову. В это время Эркемен Палкин создал самые серьезные свои произведения.
— Спасибо за откровенную беседу, Раиса Атвасовна! Надеюсь, все ваши планы воплотятся в жизнь!
Беседовала Ольга Денчик.
Фото из семейного архива Палкиных.
