Очень часто так бывает: живешь рядом с человеком, общаешься с ним, кажется, знаешь о нем все или почти все… И вдруг совершенно случайно открываешь его жизнь заново.
С Тамарой Ивановной Сбруевой я знакома более 30 лет. Обычная судьба представительницы поколения, которое называют детьми войны. Им рано пришлось взрослеть, с 12 — 14 лет они работали в голодные и холодные годы. В конце 50-х Тамара Ивановна жила в Кош-Агачском районе, была медсестрой в Кокоре. Там родилась её старшая дочь. Семья много переезжала: Курай, Акташ… Уже в Горно-Алтайске Тамара поменяла женскую профессию и стала машинистом на башенном кране. Как-то спросила её о том, помнит ли первый день войны. Немного задумавшись, Тамара Ивановна ответила, что встретила войну недалеко от Бреста.
— Городок небольшой, не помню названия, маленькая была. Там Беларусь кончается и через речку – Германия (речь идёт о территории Польши, но с сентября 1939 года это уже была территория Третьего рейха. — Прим. автора). Немцы сразу пошли, бомбёжки начались. Поэтому первый день войны хорошо помню.
Семья Сбруевых жила недалеко от Минска в военном гарнизоне. Отец был кадровым военным. Летом 1941-го старшую дочь Тамару родители отправили к бабушке с дедушкой в небольшой городок под Брестом. Так она оказалась в оккупации. Забрать дочку родители уже не смогли. Мать с младшими сестрой и братом отправили на Урал. А отец ушёл воевать.
— А как же вас занесло в Сибирь? — спрашиваю. Оказалось, что по материнской линии корни Тамары Ивановны на Алтае.
— Дед мой Афанасий Галактионович Лубяной из Бийска, а бабушка Прасковья Константиновна была из Белоруссии. Дедушка работал в Бийске начальником железнодорожной станции. Уехали они в Белоруссию перед войной. Дедушка очень сильно заболел — застудился на охоте. Врачи посоветовали сменить климат, и бабушка увезла его на свою родину. Они там пожили немного, наверное, с год. И потом началась война.
По тем временам дед был образованным человеком, окончил железнодорожное училище или техникум. Было у него и медицинское образование. Помню, что в Белоруссии, в том маленьком городке, он работал в больнице фельдшером. Его уважали. Когда шёл по улице, все ему кланялись. Бабушка маленькая, худенькая, а дедушка высокий. У него была внешность интеллигента. Очень красивыми были руки – пальцы длинные. Бабушка грамотой не блистала, однако была отличной хозяйкой.
Не могу сказать, что с приходом немцев в городке что-то кардинально изменилось. Дедушка работал в больнице. Как до войны, так и во время оккупации лечил местных жителей. Со всеми болезнями к нему шли, неважно, что болит – нога или голова… Шла обычная жизнь, мы учились в школе. Правда, голодно было. А где-то шла война… Нас не очень беспокоили. Однако недалеко от дома были окопы, во время бомбёжки мы прятались там. Кто бомбил? Наверное, наши, там же немцы стояли. Мы с бабушкой всё в окопах сидели, а дедушка – нет. «Ещё чего, буду я прятаться», — приговаривал он, когда бабушка, услышав шум самолётов, звала его в укрытие. И мы бежали в окоп. Он был в форме буквы «Г» с двумя выходами. Мы сами рыли себе убежище, и власти нас заставляли окапываться. Окоп закрывали досками и землёй. В нём мы иногда и спали, и ели. Утихнет – шли домой.
Может, в силу своего возраста девочка в полной мере не понимала, что происходит, и со временем многое забыла. Однако детская память иногда бывает очень цепкой. Афанасий Галактионович часто встречался с фельдшером из немецкого госпиталя, они курили и много разговаривали. Дед хорошо знал немецкий язык.
— Мне тогда восемь лет было, и немец казался старым, приносил какие-то лекарства. Я знаю, что эти медикаменты дед потом кому-то отдавал. Ну и в больницу носил лекарства для местных жителей, ничего ведь не было. Но я не знаю, то ли он у нас жил (немцы жили по квартирам), то ли приходил в гости. Как-то он пришёл и сказал дедушке, что недалеко за огородами лежит раненый красноармеец. Попросил забрать, потому что зондеркоманда будет ходить и пристреливать раненых. Вечером дедушки почему-то не было, может, задержался на работе. Мы с бабушкой пошли и кое-как притащили раненого. Солдатик был такой худенький, маленький. Помню, что молодой, стриженый. Даже мне казался мальчишкой. Дедушка ему раны обработал. Какое-то время солдат побыл у нас, а потом в партизаны ушёл.
В гестапо деда забрали в 1943-м, и он уже не вернулся домой. Кто-то донёс, видно, на него, а бабушка… За день перед освобождением её не стало. Перед наступлением наших войск всех жителей городка выгнали из домов, потому что там проходила линия фронта. Уже наши наступали, а немцы оборонялись. Бабушка вместе с другими женщинами решила сходить посмотреть: как там дом, не разрушен ли? Человек 15 пошли, душа болела за дома, нажитое добро. Их всех сразу положили автоматными очередями. Было бабушке всего сорок с небольшим лет… А дом, из-за которого она погибла, всё-таки разбомбили. Ничего не осталось.
Жители городка всё это время в окопах сидели.
Бабушку убили вечером, а утром наши войска зашли в город. Это уже было лето 1944 года. И отец этим фронтом шёл, то ли Первый Белорусский, то ли Второй… И он меня сразу отправил к маме на Урал в город Молотов (позже — Пермь).
Потерей бабушки и дедушки война для семьи не закончилась. Брат матери Константин работал на железной дороге бухгалтером. Во время войны сказал что-то лишнее и просидел за это семь лет в лагерях по 58-й статье. Позже погиб и отец.
Более всего в этой истории меня удивило человеческое общение двух фельдшеров, которые, по сути, были врагами. А они были просто людьми.
Любовь ИВАШКИНА.
